ночь шел ливень, и я тихонько надеялся на отмену утренней рыбалки с заменой ее на полёт домой. Увы, наш кораблик покачивался на волнах не сильнее обычного, и к утру тучки откочевали к горам — поливать плантации жирненьких авокадо и прочих экзотических для нашего народа фруктов — и ласково коснувшиеся моего наполовину погруженного в подушку лица солнечные лучики из иллюминатора не оставили никаких надежд на шторм и ускоренное отбытие домой.
Пощурившись «верхним», не спрятанным в подушку глазом на отвратительно-красивое, окрашенное в розовые рассветные тона небо, я отвернулся и уперся взглядом в глаза успевшей проснуться Виталины. Настроение сразу стало гораздо лучше, и я спросил:
— Задумывалась когда-нибудь, что в восклицании «эх, бл*дь, ё*аный в рот!» смысла больше, чем во многих философских трактатах?
— Матерщинник! — отвесила мне девушка шуточный щелбан и начала вставать.
Любуясь изгибами облачающегося в тряпочки любимого тела, я запротестовал:
— Разве ты не ощущаешь заложенные в это восклицание сотни лет русской жизни? Не слышишь в ней топот копыт монгольского войска, которое спалит всю деревню, потопчет поля и продаст выживших рабство? Разве не слышишь в ней засухи, наводнения, истощенную от многих лет отсутствия агротехники землю и надвигающийся голод? Не слышишь надменных речей царева человека, который объявляет об отмене Юрьева дня? Не слышишь треск окутанной Наполеоновским пожаром древней Москвы?
— Мрак, — оценила Виталина.
— Хтонь! — поправил я. — Но мы же любим диалектику? — откашлявшись, продолжил. — Разве не слышишь в этом восклицании молодецкую удаль витязя, протыкающего копьем ливонского рыцаря? Разве не слышишь пушечный залп, отправляющий останки Лжедмитрия обратно в Польшу? Не слышишь многовековой малиновый звон церковных колоколов? Не слышишь…
— Поняла, — отмахнулась Виталина и пошла в ванную.
Ну и ладно! Хорошо, что она так делает, а не заставляет себя слушать мои словоблудия с милой улыбкой. Ну а я больше не буду грузить ее по утрам, переливая мрачняк из больной головы в здоровую. Пора вставать и пытаться радоваться новому дню! Радоваться несложно — это ведь крайний день на этом континенте, и вечером я буду уже дома.
Одевшись, дождался пока Вилочка освободит санузел и привел себя в порядок. Теперь нужно ждать стука в дверь, и делать мы это будем на диване.
— Ты немного загорела, — заметил я слегка потемневшую шейку.
— Летом хочу на море, — выкатила она запрос. — На нормальное — Черное!
— Обязательно съездим, — легко пообещал я.
Потому что ни одной причины не поехать недельку поваляться на пляже у меня нет.
— Например, в Дом творчества писателей имени А. П. Чехова, со старшими коллегами пообщаться, нервы потрепать, — продолжил я.
— Кто-то в этой комнате начал зазнаваться? — с нежной улыбкой погладила она меня по щеке.
— Уже давно воспарил так, что все, кроме тебя, любимая, кажутся муравьями, — с улыбкой накрыл я ее ладонь своей.
— Несносный мальчишка! — ахнула она, «испуганно» прикрыв рот свободной рукой.
— На самом деле мне это нужно, — признался я, мягко убрав ее руку со щеки и не выпуская из своей. — Ты же заметила?
— Заметила, — кивнула девушка. — Советская культура — отдельно, а «ткачевская» — как бы параллельно.
— Не обижаешься? — уточнил я. — Можем ограничиться палаткой где-нибудь в глуши. Только ты, я и лунная дорожка на тихо шелестящей воде.
— Нет, — с улыбкой покачала она головой. — Хочу, чтобы важные литераторы видели, насколько их жены не очень по сравнению со мной.
— Кто-то в этой комнате зазнался? — вернул я ей подкол.
— Какая женщина не хочет чувствовать себя самой красивой? — риторически спросила она в ответ.
— Как тебе Андрей Павлович? — спросил я.
— Староват, — поморщилась она и заржала.
Посмеявшись вместе с ней, я дождался ответа:
— Прикидывается простаком, но простаки такой карьеры не делают.
— Страшной силы политический дед, — согласился я. — Жилкой дернет, и сразу становится понятно, где подыграть, где поспорить или усилить его посыл. А взглядом как давит! Даже мне слегка неуютно становится, а меня и не такие «давили».
— А Юрий Владимирович как «давит»? — заинтересовалась она.
— Давно не проверял, — пожал я плечами. — А старая информация неактуальна — и он, и я сильно изменились.
А вот и стук в дверь. Две минуты и выходим.
— По Наташе соскучилась, — вздохнув, призналась Виталина.
— Съезди на Новогодние праздники, — предложил я. — Все равно каникулы.
— Съезжу, — согласилась она.
— Уже начинаю скучать, — поделился я чувствами.
— Да ну? — иронично подняла она бровь.
— Я же не вру! — с улыбкой напомнил я. — У меня — острая форма Вилкозависимости, а теперь включился таймер, с ужасающей скоростью отсчитывающий секунды.
— Балабол! — ласково приложила она меня, и мы поцеловались. — Пора! — отстранившись, она поднялась на ноги.
— Ох пора! — согласился и поднялся следом.
В коридор мы вышли одновременно с покинувшими свои каюты Кимами и товарищем Кириленко.
— Физкультпривет, молодежь! — бодро поприветствовал он нас и слегка поклонился Юре. — Доброе утро, товарищ Юрий.
Поклонившись как младший старшему, Юра поздоровался в ответ:
— Доброе утро, Андрей Павлович.
Джехва поклонилась гораздо глубже, прощебетав приветствие, и мы пошли к выходу.
— Когда я был маленьким, — выдал стариковскую классику Кириленко. — Мы с друзьями по пятницам и воскресеньям бегали на реку — посмотреть как купчишки да чинуши на круизом на пароходе плавают. Так вот их «первый класс» по сравнению со здешним третьим — натуральная конюшня!
— Почти уверен, что бывали «первые классы» с золотыми унитазами, — поддержал я разговор.
Кимы захихикали.
— Бывали! — гоготнул Андрей Павлович. — Но это уже для капиталистов, а вместо тех пароходов теперь наши «Родины» народ возят. Но и «Родина» те коптящие судёнышки кроет как бог черепаху.
— А почему их нам ГДР строит? — спросил я. — Мы не осилим?
— Давай прикинем, — предложил Кириленко. — Специалистов придется от военно-морского флота оттягивать — раз, — он загнул палец. — Судоверфь специальную строить — два, — загнул второй. — Сопутствующие предприятия — три, город для обслуживания всего этого — четыре.
— Если добавить пункт пять, можно сложить и показать мне «фигу», — подкинул я идею.
— В другой раз тебе фигу покажу, — хохотнув, пообещал Андрей Павлович, и мы спустились по трапу как раз вовремя, чтобы увидеть подъезжающий лимузин синьора Альенде.
— А тут на кого рыбу ловят? — спросил я.
— На задающих много вопросов мальчиков, — шутканул Кириленко и по-отечески хлопнул меня по плечу. — Не переживай, Сережка, это же президентская рыбалка — тебе и насадят, и забросят, и вытащат.
— А кушать тоже вместо меня будут? — предположил я.
— Смотрел про Вовку в Тридевятом царстве, — кивнул он. — Хороший мультфильм, и смешной, и со смыслом.
— У нас все такие, — заметил я.
— «Наруту» твою я не понял, — признался Андрей Павлович. — Все мелькает, дергается, рожи во весь экран орущие. Но ты не обижайся, — снизошел до улыбки. — Внукам нравится, аж пищат.
— Я бы с ними познакомился, — считал я сигнал.
— Когда-нибудь познакомлю, — великодушно пообещал Кириленко.
Пристрою потом куда-нибудь, когда дедушка в маразм впадет.
* * *
Президент Альенде, разумеется, юродствовал, когда называл вот эту здоровенную, набитую прислугой и охраной двухпалубную яхту «рыбацкой лодкой». Понимать надо — он все-таки президент, и трижды проклятые представительские функции тащить обязан. В том числе — во время рыбалки с важными гостями, а они ведь не станут уважать и прислушиваться к мнению синьора Альенде, если лодка будет поменьше. Я понял! Вот эта мантра про представительские функции с «представительским» классом сопутствующих товаров — это очень удобное оправдание собственной тяги к спуску прибавочной стоимости так, чтобы она приносила как можно меньше пользы. Все это понимают, но все негласно договорились считать такое положение дел нормальным.
Потом к этой мысли вернусь, лет через двадцать, а пока по трапу, вслед за синьором президентом, поднимаемся на борт и позволяем пролетариям сферы обслуживания нас поприветствовать и препроводить на верхнюю палубу. Да тут даже пара сотрудников с длинными палками есть — пронзительно верещащих чаек отгонять. Вдоль бортов закреплены стационарные удилища — ловить рыбу в океане совсем не то же самое, что с берега: некоторые особи достигают таких размеров, что могут «сдернуть» незадачливого рыбака в воду, и, если его обуяют жадность и глупость — эти качества нередко соседствуют — даже утащить в глубину, где он благополучно утонет.
Где-то под нами ожил движок, и мы расселись за покрытым белой скатертью столом. Пока мы завтракали морепродуктами — еще ничего не наловили, а уже питаемся! — яхта отчалила и остановилась на изрядном удалении от берега. Как Кириленко и обещал, нам делать ничего не пришлось — наживкой, закидыванием и даже вытаскиванием улова занимались специально обученные люди. Скука — чудовищная: просто сижу на шезлонге, сняв пиджак с галстуком и расстегнув верхнюю пуговицу рубахи — жарко — пока латинос за меня рыбачит. А вот